При администрации Дж. Картера в кругах лиц, причастных к советско-американским переговорам, получила распространение идея «увязывания», которая подразумевала движение к договоренностям в военной области в увязке с обсуждением вопросов защиты прав человека. Американская сторона заняла жесткую позицию в этом вопросе после того, как в Советском Союзе начались аресты членов пресловутых «хельсинкских групп», а академик А.Д. Сахаров под диктовку своей второй супруги госпожи Е.Г. Боннэр написал и направил президенту Дж. Картеру письмо с просьбой обратить внимание на факты нарушения прав человека в СССР. В связи с этим обстоятельством внутри администрации демократов наметился острый конфликт между государственным секретарем США С. Вэнсом, который считал главной внешнеполитической задачей США решение крупных военно-политических вопросов, и З. Бжезинским, который полагал, что правозащитная тематика важнее военно-политических вопросов. Президент Дж. Картер всегда колебался между позициями своих главных внешнеполитических советников, но чаще склоняясь к поддержке второго.
Во второй половине 1970-х гг. Вашингтон поднял вопрос защиты прав человека до уровня самой крупной международной проблемы, стоящей в одном ряду с вопросами контроля над вооружениями и стабильного обеспечения мировой экономики энергоносителями. Оборотной стороной этого курса стала утрата всех важных приобретений в области стабилизации международных отношений и кризис «политики разрядки».
В соответствии с Хельсинкским актом Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ) было продолжено в октябре 1977 г. — марте 1978 г. на очередной встрече в Белграде, где развернулась острая полемика по вопросам интерпретации договоренностей Хельсинкского акта. Для советской стороны в хельсинкских договоренностях главными были те из них, которые относились к «первой корзине» (мир и стабильность), а для западных стран — к «третьей корзине» (гуманитарные вопросы и права граждан). Поэтому добиться реальных подвижек в отношениях двух мировых систем не удалось. Однако руководство европейских государств стремилось удержать Советский Союз в режиме дальнейшего диалога с ним, чтобы исключить возможность непредсказуемых действий с его стороны.
Вот почему осенью 1980 г. в Мадриде была созвана очередная встреча в рамках СБСЕ, повестка дня которой определялась необходимостью обсудить выполнение договоренностей в рамках Хельсинкского акта. Основной накал дискуссий был вновь связан с правами человека, нарушение которых западные делегаты увязывали с тем, что происходило в Польше. На Мадридской встрече начала складываться неформальная коалиция большинства стран-участниц СБСЕ по правозащитным вопросам, главной целью которых стало предотвращение отказа СССР от соблюдения хельсинкских договоренностей и удержание европейской политики Москвы в русле тех моральных ограничений, которые были навязаны ей в 1975 г. ценой уступок в вопросе о территориальном статус-кво.
Осенью 1983 г. из-за провокации, устроенной США с пресловутым южнокорейским «Боингом», обозначился резкий рост международной напряженности, сравнимой с ситуацией конца 1940-х гг. Поэтому продолжать общеевропейский диалог стало де-факто невозможно, так как он вылился в непримиримую взаимную полемику, и в сентябре 1983 г. Мадридская встреча была завершена.
После многих лет преобладания в повестке дня европейской тематики и советско-американских отношений во второй половине 1970-х гг. в ней снова стали заметное место занимать неевропейские проблемы. Вопрос о том, насколько сознательно советское руководство шло на нарушение статус-кво на периферии мировой системы, остается дискуссионным в зарубежной и отечественной литературе. В принципе, Москве не было необходимости взваливать на себя бремя соперничества с США в отдаленных регионах планеты, где у нее не было существенных экономических интересов, и которые не имели ключевого значения для обороны страны. Но такой тип рациональных суждений, преобладавший в Политбюро ЦК после Карибского кризиса, видимо, не был характерен для всего советского политического руководства. Какова бы ни была сознательная приверженность Советского Союза логике статус-кво, разные «революции», госперевороты или иные внутренние катаклизмы в развивающемся мире неизбежно порождали соблазн их утилизации для усиления советского влияния и увеличения престижа СССР во всем мире.
В силу совпадений или сознательной внешнеполитической линии Москва стала снова укреплять свои позиции в тех зонах, положению в которых Вашингтон всегда придавал большое значение. В частности, именно тогда Советский Союз приобрел ряд опорных точек в Красном море — в Сомали (порт Бербера), в Эфиопии (порт Массива) и Южном Йемене (порт Аден), где были созданы определенные структуры для проецирования советской военной мощи на важные для жизнеобеспечения США пути транспортировки нефти с Ближнего Востока.
Советско-американские противоречия распространялись не только на Ближний Восток, но и на Африканский континент, где еще с конца 1960-х г. заметный интерес к сотрудничеству с Москвой неожиданно стало проявлять руководство Сомали. В 1969 г. в результате военного переворота к власти в Могадишо пришел режим генерала М. Сиад Баре, с которым в июле 1974 г. советское руководство подписало Договор «О дружбе и сотрудничестве» сроком на двадцать лет.
После военного переворота региональные кланы не получили мест в центральном правительстве Сомали, из-за чего они перестали подчиняться ему, и в стране возник острый вооруженный конфликт. Сомалийское правительство стало использовать помощь, поступавшую из СССР, для борьбы с политической оппозицией, и на короткое время сомалийский режим оказался главным партнером Советского Союза на Африканском континенте, поскольку М. Сиад Баре провозгласил курс на «социалистическую ориентацию».